Любимой женщине писать —
Так лучше сразу утопиться,
Свой локоть легче искусать,
В субботу легче не напиться.
Стопу и форму выбирал,
Чтобы воспеть стопы и формы
Я рано утром встаю чуть свет,
Встаю я рано, а баба — нет.
Хожу я в ванну и в туалет,
Хожу на кухню, а баба — нет.
Топчу, как слон я, соплю, как кит,
А баба, словно не слышит — спит.
Ах, мы какие, мы сладко спим,
А я и чайник — уже кипим.
Ведь абсолютный у бабы слух,
А вот подиж ты, лежит без ух.
И абсолютный у бабы нюх,
Нос без изъянов и без соплюх.
Я принял как-то пятнадцать грамм,
Зашел в квартиру, как входят в храм,
Ноздрями дышит, как пылесос:
— Где ты напился? — кричит вопрос.
Я ехал в лифте, пришел домой.
— Ты обоссался, любимый мой.
И уточнила по мере сил:
— Ты обоссался, но изменил.
А как-то в лифте мадам одна
Духами пахла, хоть дай говна.
Подозревал я, что тут подвох,
Терпел я долго, но сделал вдох.
А дома баба…
Мой выдох ловит ее ноздря,
Я понял, в лифте вдох сделал зря.
Ведь абсолютный у бабы нюх:
— Ты изменил мне, ты был у шлюх.
Однако запах и дух кота
Она не слышит, ну ни черта!
При всём при этом, при всём при том
Я убираю сам за котом.
И абсолютный у бабы глаз:
Всё, что не надо, увидит враз.
Засос на шее от комара
Изучит в лупу! И ни хера.
Что ей не надо, не видит, нет.
И не укажешь, хоть дуй в кларнет.
На тараканов, скосив глаза:
— Так это ж семя от арбузА.
И абсолютный у бабы щуп,
И ручки цап-цап, как пасти щук.
Залезет в брюки, и — мне каюк,
И — нету денег в кармане брюк.
И абсолютный у бабы ум,
И зад валютный, и бюст — колдун.
И руки, ноги, опять же, рот,
И мой любимый её живот.
Ну ничего же не лишена,
Она и Солнце, она — Луна.
Мне достаётся. Ну как мне быть?
А остаётся — её любить.