Верю! Верю! Верю!
Я, как родился, сразу во все поверил. В акушерку поверил, в медицину, в светлое будущее, в соску. Правда, потом мама сказала, в соску зря поверил. Туго было с сосками. Пальчик сосал. Но в соску верил!
Потом в садик пошел — в воспитательницу сразу поверил. Стихи учил: «за солнце, воздух и за зной спасибо партии родной!»
Правда, не знал, кто он такой есть — «партии родной», но верил. В школе в октябрятское движение свято поверил. Твердо знал, что без нас, без тимуровцев, все пропадет. И колол дрова какому-то тунеядцу. И воду ему носил колодезную. Он опохмелялся и говорил:
— Спасибо, тимуровец. Хорошая смена растет.
В общественные науки сразу поверил. Фуфайка на мне была с чужого плеча, шапка — с чужого уха, но знал, что там за границей когда-нибудь все образуется. Их политику кнута и пряника разоблачал. Помню, тогда как раз у нас пряники исчезли.
На уроках бойко отвечал: «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны». И знал, что электрификация у нас уже везде есть! И дело — за немногим.
В снижение преступности, как в Бога, верил. Хотя знал, что Бога нет. Хулиганам объяснял, что их у нас нет. Они обидятся, помнут меня слегка и спрашивают:
— А теперь что скажешь?
— Вас у нас нет!
В школу —верил! Учительнице верил. Она сказала нам: «Сопляки!». И мы поверили. Да, мы —сопляки, а она — человек!
А когда сын у меня родился, сразу в него поверил. Сразу сказал, вот он и будет жить при светлом будущем. И дал ему соску. А он как закричит! Как заревет! И по глазам вижу — не верит. В святое не верит — в соску-пустышку. Выплевывает. Не в меня пацан.
Ладно. Повел его в садик. Он на садик смотрит угрюмо и молчит.
Я ему давай объяснять. Садик — это такая мощная организация. Видишь — все покушали. Видишь — все песенку спели. Видишь — все сходили по-маленькому.
Он говорит угрюмо: «А я не хочу».
Я говорю, как это ты не хочешь, все хотят и ты должен.
Он говорит:
— Не хочу, как все. Я по-большому хочу.
Ладно, уговорили его ходить в садик. Морщится, но ходит. Тут праздники наступили. Приходит из садика, говорит:
— Все должны принести по два флажка и по три шарика.
Я по магазинам заметался. Туда-сюда. Нет флажков и нет шариков. Ну, с шариками — ясно, надувательский товар, расхватали. А флажков-то почему нет? Что делать? Ведь сынишка такой недоверчивый растет. И ведь, не поверил в праздник. Молодежинка такая мелкая, а подай ему флажки и шарики.
Потом привел его в школу. Первый раз в первый класс. Линейка. Директор торжественно говорит в микрофон:
— Ребята! В школе вы научитесь всему. И когда вырастете, будете делать, к примеру, вот такие… самолеты…
И показал на самолет над лесом. Самолет упал.
— …Или вот такие дома…
Дом рухнул. Сразу скажу, там все обошлось. Жертв и разрушений не было.
Директор продолжает в микрофон:
— …или вот такие…
Думает, на что бы еще показать. А рядом электростанция работает. Учителя в гурты жмутся. Родители детей под подол прячут. Директор сам дрожит, но показывает:
— …вот такие… вот такие… вот такие… микрофоны.
Микрофон опухать начал. Уф, уф, уф. Тишина стояла жуткая. И тут военрук закричал:
— Ложись!
Вся линейка залегла. Ждем, когда рванет, окапываемся.
Тут в микрофоне что-то щелкнуло, и он опал. Осечка. Пронесло. Директор поднялся с земли и в голый воздух крикнул:
— Поднять флаг школы!
И его подняли. Сантиметра на четыре. Дальше не шло. Заело.
Смотрю сыну в глаза — сомневается в чем-то, чертенок.
Ладно, думаю. Вот станет октябренком — развеселится.
Приняли его в октябрята. Приходит. И с порога:
— Не верю!
Ревет, слезами утирается.
— Не приняли, что ли? — спрашиваю.
— Приняли. А звездочку не дали.
Говорю, да это я виноват. Не было их в продаже, звездочек. Не реви. Пойми, где же на всех звездочек напасешься, когда такое большое поголовье октябрят. Говорю, когда я вступал, мы вообще сами звездочки делали. Из картона. Материей обшивали. Таких звездочек понаделали, что у большинства — четырехугольные.
Но ведь верили!
Дадут тебе звездочку. Позже.
Вижу — не верит.
Ладно. Позвали врача. Лечить надо ребенка. Врач заходит и с порога ставит диагноз:
— ОРЗ!
Мой пацан как закричит:
— Не верю!
Врач осекся и говорит:
— В этом случае я бессилен. Требуется хирургическое вмешательство.
И вот сейчас я не знаю. Или ребенка лечить под действительность. Или действительность — под ребенка.